Столицу накрыло лето. От августа одурев,
Оно разомлевший город не думает покидать.
Полковник давно не верит обману календарей,
И мимо него бесследно проходят цепочки дат.
Он хлещет коньяк, как воду, а воду - как чистый спирт,
И с возрастом стал, пожалуй, небрежнее в мелочах.
Да, впрочем, зачем стараться, раз ангел-хранитель спит?
Полковник давно не пишет, полковник привык молчать.
У дома его на клумбе ромашки и львиный зев,
И если смотреть с балкона, в них виден последний шанс.
Полковник ни с кем не спорит, лишь тени его друзей
Приходят к нему под вечер, чтоб выпить на брудершафт.
Бессмысленно рыться в прошлом, ведь совесть не отбелить,
Она в полумраке комнат крадется тайком, как вор.
На фото в невзрачной рамке есть мраморный обелиск,
Там где-то среди фамилий отыщется и его.
Он слышит, как шепчут травы, как медленно всходит злак,
Как вешние воды мыслят обрушить кольцо плотин.
Он видел немало горя, он сделал немало зла,
Но если назначат плату, полковник готов платить.
Рассвет перекрасит окна и небо в оттенки льна,
И станет слегка уютней в забытой его норе.
Надежда проходит выше, надежда проходит над,
Едва задевая крыши и головы фонарей.
Он снова поставит чайник, и будет смотреть на газ,
Как будто во всей вселенной горит лишь его огонь.
Полковнику снятся звезды и выбранный верный галс,
Но влажный песок прибоем затопит его Арго.
А что же осталось? Тяжесть и бремя бессонных вахт,
И кофе промозглым утром, и серая полоса.
Полковник давно не пишет. Увы, вдохновенье -швах,
Хоть вряд ли на целом свете найдется, о чем писать.
Осталось рискнуть и выйти за рамки привычных норм,
Но, видимо, высшей власти так просто не угодить.
Полковник не верит в бога, полковнику все равно,
Он слишком давно приучен, что в мире совсем один.